А вот и матушка-зима! 
Сдаётся, злая её рожа 
на правду более похожа, 
чем злата-лета кутерьма...

Зелёной Троицы венок,
чуть вязкий привкус травной сказки.
Подковы, цокот конских ног
и чётко-бодрый стук коляски...

Камни – почти цветы.
Может быть, лишь грустнее.
Вряд ли когда-то ты
мог обручиться с нею...

Кириллыч держит Лозовеньки. 
Не выдрыганцы, вытребеньки – 
лишь то, что родственно душе, 
хранит просторное именье...

Красные вишни и рыжие лилии – 
разгоряченное лето в разгаре! 
Нотами воздух пропах в изобилии, 
как древесина флотов Страдивари...

Лил зимний дождь что было сил
за окнами на голь деревьев.
Чуть трезвый Толя Передреев
в тот вечер стих мой оценил...

Лишь чуток удержаться в живых,
чтобы начисто вычитать стих
и мальчонку поставить на ноги...

Львиного зева лиловая морда
с каплею солнца на верхней губе...
Длинное лето не лучшего сорта
всё ж под конец улыбнулось тебе...

Мелких куплю хризантем на продрогшем базаре,
белых и жёлтых возьму за доступную цену.
Глуше, темнее ноябрь. И в багряной гитаре
смолк листопад, не простивший тумана измену...

Мёрзлое тело земли.
Дым погорелой отчизны.
Где же вы все, кто ушли?
Не разобрать укоризны...

Мой маленький мальчик, игрун и шалун,
в узорный звенит колокольчик.
За окнами бродит мороз-колотун,
зубами скрипит, как подпольщик...

Не верится, что добрались до апреля, 
что кривобородой осадной зимой 
друг другу про гибель «Варяга» не спели 
и мёрзлые ноги втащили домой...

Неверный май. Похолодало.
В студёном воздухе – бодрей,
чем дымный привкус от вокзала,
сиреневый гиперборей...

Но дальше той мысли, что все остаются чужими,
должно же быть нечто, помимо дороги в дурдом! –
Дитя непропащее. Неосквернённое имя.
Иль дрожь лихорадки любовной во сне молодом...

Ну вот он и устал, обманщик-день,
который обещал сиять так долго,
как над капотом хромовый олень –
на танке-лимузине марки «Волга»...

Одинокая бродит гармония.
Со дворовой оравой бузить
не велит ей глубинный огонь её, 
тот, которого не погасить...

Окна – в насечках морозных царапин,
время моё, не стыкуясь с весной,
стынет. А только поэт Чичибабин
светлые очи склонил надо мной...

Осыпались свечки каштановых крон,
но пять лепестков занесло на балкон.
И малости этой хватило вполне
для беглого прикосновенья извне...

Посвящение в сон, как купанье коня, состоялось.
Посвященье в осанну и сан не успеет прийти.
И врага претерплю, и неверного друга усталость,
но магнитный сквозняк, но большого предчувствия малость –
сберегу ли в пути?..

Прогневил я, видно, Господа.
Да и как не прогневить?
Ноги сбив о землю досыта,
шёл я вброд и рвался плыть...

Простушка крымского предгорья,
позолотела алыча.
И дети, вынырнув из моря,
порхают, словно птицы лори,
под алычою щебеча...

Ревновала меня к стихам,
к безымянным уже любовям,
к фантастическим послесловьям
ветру-шелесту по верхам...

Тиран к народу вправе выходить
не более, чем раз в четыре года.
Так верно для венца, а для народа –
куда ещё вернее, может быть...

Младенец требует: «Уа!» –
я заверну его в боа
из горлицыных перьев...

В старом Ваганькове дремлет Никола, 
Сергий-отец во Крапивниках спит. 
Снегом ночная усыпана школа, 
бдит у дубовой двери инвалид...

Я вынашивал долго в гортани июльское слово.
Но приспал имена адресатов и отчества все я.
Докучает мне зимняя нота, поётся хреново:
фарисеи, рассеян, окрайна, Украйна, Расея...

Лютеранская в Крещатик
льётся зелено с холма.
Золотит апрель-касатик
зябким солнцем терема...

Синиц налетела стая,
а следом снежный заряд,
обрывки листвы листая,
спешит отпеть листопад...

Из aeropuerto Барселоны
на воздух выйдя, в пальмовую синь,
почуял я, насколько благосклонна
ко мне глубинной осени теплынь...

С блондинками и Олями
не очень мне везло.
Инессы же, тем более,
всё делали на зло...

То летучая мышь пролетит, то сорвётся комета.
Окоём полуночный – их полновоздушный надел.
Углокрылый кажан к биссектрисе нездешнего света
на свиданье поспел...

Запев почти хорош, но меря дозу соли,
чернила изведёшь, бумагу измусоля.
Зачем опять со мной неволящие звуки?..

Петли вьёт в пространстве Лета,
холод крепнет у затылка.
Рвётся Мёбиуса лента,
бьётся Кляйнова бутылка...

Единороги над волною,
маслиновый корабль в порту.
Из чернолака пью вино я...