Пионерского рапорта лжегосударственный пыл. 
Активистов румяных напыщенная вереница. 
С кумачовою грудью плеяда наставниц-кобыл: 
ноги в кедах китайских, распахнуторотые лица. 
Сколь несносен я им и себе самому незнаком, 
сколь убогой сумятице верных шагов непокорен! 
Вскормлен жижей компотной, перловым жлобом-черпаком, 
карбонарием мечен и смутою порчен под корень… 

И когда нас под флаг барабанное утро ведёт, 
в черепахе приблудной отрядной сгущается ужас – 
под фанерною тумбочкой синей страдалица яйца кладёт, 
и морщинистой шеей, и битумным панцирем тужась. 
Размягчает мозги лазаретно-карболовый быт, 
серебрянкой замазаны шрамы цементных горнистов. 
– Оторвусь! – чем сильней их казённое тело свербит, 
– Улечу! – тем натужнее взор их бараний неистов. 

Убегу – за шершавым забором, в лесу, я уже не один. 
Там дубовую кровь пьют жуки, рогоносцы-олени. 
Атакующих лбов напряжён густо-красный хитин, 
что бодает ладонь и прохладою входит в колени. 
Улечу и на лагерный час, и на целую жизнь убегу – 
как хмельны эти соки в кленовых и вязовых жилах! 
Бык вишнёвый молчит опьянев, – ни шу-шу, ни гу-гу… 
Только я-то всё знаю о взлётных подпочвенных силах.