По-над лабазною Полянкой,
над перебранкой да гулянкой
вознёсся, радужен до риска,
Григорий Неокесарийский.
Не зря Губа, отбросив посох,
лекалами очей раскосых
кроил разводы крыл фазаньих
да кружево чешуй сазаньих.

Не зря семь лет Кузнечик-Барма
тесал презвонкий камень храма.
Ведь Спаса яблочного миской
зарделся Неокесарийский.
Четвериком, восьмериками
вздымался колокол на храме,
и полуангельским замесом
глазурь варилась Полубесом.

И дара ливневого милость
в обливе кафеля томилась, 
чтоб звоном Неокесария
умылась по-над дрёмой Вия.
Три чудо-смерда, три юдоли
схлебали по три пуда соли,
чтоб Русь девичьими глазами
в мужичьем высветилась храме:
в цвету июнь, в фазанах лес –
Губа, Кузнечик, Полубес...