Медленно зной вдоль железа по кровле стекает,
медленно уксусом едким песчаник сочится.
Каин, не сторож, над мискою мяса икает,
Авелю сызнова ласка отцовская снится.

Мне же под утро мерещится строгость отцова,
каменных мышц лицевых две-три схожие маски.
Мнится мне: дельное слово – чужая полова,
видится: поднятый перст – деревянней указки.

Медленно движется зной по терновнику склона,
быстро июль и стремительно август – отходят.
Брезжит начало: вдоль области, вдоль региона
катит малец по пыли металлический обод,

ловко железо толкая железной же клюшкой, –
рыж этот крюк, вседержавною ржавчиной крашен.
Время еще нереально – ни вещь, ни игрушка,
лишь сквозь закат проступают подобия башен…

Впрочем, к рассвету тревожней сменяются кадры:
десятилетия вязнут в секундах протяжных,
гибель Помпей наплывает на гибель эскадры,
путь пристяжных славословится хором присяжных.

О, эти сны сквозь наркоз долгожданного зноя!
Лучше уж очи продрать наждаком межресничным,
чем, угорая, пастушьей болеть головою,
полнясь овечьим-всеобщим и личностным-бычьим.

Рано встающему – истинно бонус даётся:
зной молодой неуверенно лапает кровлю,
в корни и почву стучатся копытцами овцы,
день отворяется, вымазан солнечной кровью…