От гризли до гюрзы – недалеко: 
змеится ложь, и щерит пасть насилье. 
Когда нас на руках отцы носили, 
младенцами, дышалось им легко – 
в предчувствии, что ждут их впереди 
трудов аркады, грозы-грозди счастья... 
Сбылись их ожиданья. Но – отчасти: 
все пятна пятниц на земном пути 
достались им, все нетели-недели. 
Вот на погост отцу цветы несу, 
вскипает май, но ныне – ни в глазу 
каштаново-сиреневого хмеля... 
Лишь стужа бесконечности дурной 
теснит гортань мне над родной могилой. 

Всё то, отец, что жизнь твою гнобило, 
сгущается теперь и надо мной. 
И, как ломал хребты рябой Хозяин, 
так ныне петли вьёт бесцветный червь. 
Разорвана связующая вервь, 
и вновь ковчег мятётся, непричален. 
От гризли до газели, парный зверь 
тревожно корм жуёт в дрожащих трюмах. 
Надежда умирает в трудных думах, 
но ты, мой сын любимый, молча верь! – 
Будь жив, хоть и довлеет над весной 
итог, что лишь один спастись достоин, 
что Бог опять – потопа грозный воин... 
Не плачь, любовь, с тобой – и я, и Ной.