От наждачной зимы истираются нервные клетки,
хромосомы хромают-хиреют – генома клочки.
Устаёшь от брехни, от торгашеско-шулерской метки
на экране, на лбу краснобая, на банке «Бычки».
И заносишь в дневник замечанья о смене погоды,
рифмы, фейсов наброски, случайные ФИО минут.
Невода греховодные брошены в гиблые воды.
Голос – вроде, и здесь, но давно уж, по сути, – не тут.
37 толстолобых слонов Ганнибалова войска
и альпийский бедлам, и две тысячи лет перейдут.
Одному же, средь снежной степи, – не дожить до геройства,
не дорыться до редкоземельных спасительных руд.
Дар-миллениум дан для причастья, для полукасанья.
Перед Пасхой неделю, Емеля, смолчи, не мели!
Веет в майском пространстве
бездомная нежность призванья
о железных когортах, что слабым цветком отцвели…
Как живителен вдох,
как чиста обновленья музыка!
Сквозь проломы доспехов – колышутся стебли весны.
То распахнут дневник. И в бороздке бумажного стыка
одуванчики-буквы цветут, золотые вруны!