Жестокая метафора возмездья: 
правитель, но не лев, – скорей, грифон, 
вцепившийся когтистой лапой в трон, 
архангел-гриф на прибыльном насесте, 
ещё недавно – символ местных вер, 
сиятельный, на сто карат, бербер, 
укутанный до пяток златотканью 
раис-алмаз, властитель нефтебаз, – 
сегодня брошен навзничь в пыль и грязь, 
и залит чёрной кровью надруганья… 

Ещё вчера надменный шахиншах, 
теперь он, с гиблым ужасом в глазах, – 
комком белка, моллюском-василиском, – 
размазан, в знак возмездья, по песку 
и тут же – по мобильникам ливийским... 
За изыск власти –веско платят взыском, 
обвалом в преисподнюю-тоску… 
Однако ж, и над нами – та же свора, 
достойная такого же разбора: 
и днём и ночью грабят, в три руки, 
и распинают Бога неустанно... 

Им – не указ, что напоказ тирана 
рвёт челядь в ходе шоу на куски, 
что те же клочья, так же по-простецки, 
уже мелькали – здешний Брюховецкий, 
а чуть пораньше Цезарь и Нерон, 
в ад сброшены, – по линии ротаций, – 
с нюансами правленья разбираться… 
«Харам!..» – тоскливый, обречённый стон 
мятётся над казнилищем пустыни… 
Но сей «харам» летит ко всем херам, 
ко всем минувшим и грядущим дням, 
где проступают капища сквозь храм, 
где месть сладка, но нету благостыни…