И всё летят от мыса Меганом
армады чаек с острыми крылами,
летят почти неделю, день за днём,
над мутными зелёными валами...

Крымского яблока плоть на разлом духовита, 
плодоношения тайна невидима и велика. 
Не замутняя пронзительной сини зенита, 
длятся вдоль берега перистые облака...

Три стебля чебреца из-под скалы-стены, 
лиловые цветки степных скудельных брашен, 
сорву я потому, что снова мне слышны 
железные слова пряморастущих башен...

Татар и Тартара гортанней,
пылает охра берегов.
А плечи полночи – желанней
благоволения богов...

Тот август – наш, где молодость и ветер
смеются, обнимаясь на бегу,
где дремлет академик Кёппен Петер
под камнем на высоком берегу...

Скользят по воздуху века
над бухтой Максимилиана,
и перистые облака
зеркальны рыбам океана...

Мимо мыса Айя входят лодки в уста Балаклавы.
Сверхсекретное капище тучами заволокло.
Бухта ярко-зелёная, колера крепкой отравы, –
глубже колотой раны...

Полнолуние. Двадцать ноль-ноль. 
Августовское солнце осело. 
Поезд мчит, и как будто пароль 
цыкнул в клык проводник-Азазелло...

Разносчик пахлавы, как бы хормейстер ос,
вдоль броуновских струй амброзии снующих,
хромает...

О, розовый мускат под закусь помидора!
Лепечет брат-июнь в полёте, в лепоте.
Увы, аптекарь мой, твой корень мандрагоры
не выморил меня...