Полнолуние. Двадцать ноль-ноль. 
Августовское солнце осело. 
Поезд мчит, и как будто пароль 
цыкнул в клык проводник-Азазелло. – 
Азиатский попятился зной, 
сорок дней изнурявший Украйну, 
и в вагонные окна иной, 
завихрённый, хмельной, вороной, 
хлынул воздух в режиме онлайна. 

Что я думал? Да то же, что все. – 
Много ль жизни осталось, к примеру... 
Потухали в лесной полосе 
угли суток, раздоров химеры. 
Время истины – странность пути, 
отстранённость в реликте-полёте, 
притяженье огней впереди, 
но и всё ж: «Кто ты там? – Погоди, 
промахнись в меня на повороте...» 
 
«Всё, что нас не убило, – изрёк 
собеседник – добавит нам силы», 
чтобы жёлтого дома упрёк 
взял с собой в молодую могилу 
неприкаянный сверхчеловек, 
титанических опер ценитель... 
Но, камбэком тесня саунд-трек, 
крепнет эхо, растёт оберег, 
длится отзвук его, долгожитель. 

Ибо он от «танцующих звёзд» 
в гуще хаоса мог оттолкнуться 
и, скорее всего, в полный рост 
вхожим был в неопознанность блюдца. 
Потому в моём беге на юг, – 
к вавилонству, к дикарству истока, – 
Заратустры непойманный друг 
правит мне кровоток, ладит звук 
аритмии, приспешницы мокко...