В год леопарда и месяц хоря, в эру пустынного календаря явлен на свет я, и пламя не зря лоб обожгло мне печатью царя.
В день раскалённый мне дал Зороастр герб свой – сургучный сосуд-алавастр, что, в обрамленье бессмертников-астр, вставлен в налоговый рыжий кадастр.
В год одуванчика, в месяц ольхи стали сбивать мне дыханье стихи. Ветер раскачивал сада верхи, падали яблоки глухо во мхи.
Там и звенел я, в воздушной стране, на кровяной, но ненужной струне. Исподволь ласково вторили мне ветки во влажной своей глубине.
В месяц кувшинок, в судачьем году лил-заливал я за ворот бурду. Непросыхающих зим череду в Красную армию слал по винту.
К Троице всё-таки спас меня Понт, синью отмыл мне лицо горизонт. Перекрестившись, трезвей, чем виконт, вновь добровольцем пошёл я на фронт,
ибо ещё оставалась земля в лоне стихий – покаяния для. В год колокольца и в месяц шмеля обнял во сне я отца-коваля.
Дочери очи оставил и дом, сыну – реченья о свете ином. Грех мой отпущен во храме земном глиняным хлебом и чёрным вином.
|