Из фляги белену и уксус в молоке в урочный час хлебнув, себя вините губы! Ведь гости, что вчера явились налегке, под утро напились и блудословят грубо. Что мне до их имён? Но помнится, один мощами был колюч, как вешалка для платья. Другой напоминал фактурой пластилин, что колотым стеклом – сказать бы: «Хэлуин»! - по самые по «я» был начинён некстати... Ну, что ж, прощал всегда. И этих, знать, прощу. Смирением кровит юродивая сила. В траве школярских драк оставил я пращу, когда меня душа о смысле дней спросила, – когда она, сестра, мне глянула в лицо, чуть слышно вопросив: «Кто мы и для чего мы?»
Навряд с небес слетит с ответом письмецо. Почтовый ящик ржав на драной стенке дома... Я думал вот о чём: Флоренция брела по девяти кругам в тринадцатом столетье, не менее Руси исполненная зла, – казнила, яд лила и Данта прочь гнала. Но более всего спаслась в Господнем свете терцинами его и красками своих пророков от холста – да Винчи, Боттичелли. Власть алчна и мертва. А Джотто фреска-стих являет Дух живой и Цель над скопом целей... Так ни надменных губ, ни желчи в молоке, ни дружбы в белене, циничный век, не надо! С наивною сестрой, без скарба, налегке, на хвое в сосняке спасёмся – вдалеке от девяти кругов бетонной эстакады...
|