В Путивле тихом ночевали. – 
В траве осенней пасторали 
искрился иней поутру. 
Над монастырскими холмами 
как бы израненное знамя 
меж златотканными клоками 
швы заживляло на юру. 

Молчанский монастырь в молчанье 
о Лжедимитрия венчанье 
упорно не гасил свечу. – 
Столица чудского монаха, 
грозил Путивль, не зная страха, 
царю, чья солона рубаха, – 
московскому бородачу. 

Не здешняя ль толика яда, 
за ножик Углича награда, 
Борисово сожжёт нутро? 
Все северские голодранцы, 
все южной вольницы посланцы 
крест лобызают Самозванцу 
и зырят в бок Москвы хитро... 

В Путивле ночевали, в школе. – 
Вне резкости самоконтроля, 
куда яснее, чем в упор, 
увидишь частностей сцепленья 
в причинно-следственные звенья, 
узришь корней пересеченья 
с изломами кротовых нор. 

И всё ж, столица смут и лиха, 
как заспанно звенит, как тихо 
твой умывальник во дворе! 
Смыл напрочь Сейм четыре века. 
К базару вверх ползёт телега, 
в сопровожденье имярека, 
и ржавый велик по горе 

толкает твой, в фуфайке, житель. 
Молчит Молчанская обитель, 
зарос глухой травой откос... 
Но буйной почвы всплески, складки, 
холмы – тектоника вприсядку! 
Но драных крыш цветные латки, 
но бдящий скучные манатки 
весёлый желтоглазый пёс!