На площади Лопе де Вега,
где сам он вовек не бывал,
ветвей апельсиновых нега 
сплетает из листьев овал
над сном валенсийской брусчатки,
над летописаньем камней,
чьих памятных дат отпечатки
с годами лишь только ясней.

В квартале, где чуть кособоко
стоит Каталины собор,
в кофейне «Волшебное око»
застольный звучит разговор.
И множат в нём «эр» неустанно
напором, похожим на сель,
Висенте и юная Анна 
с подругой своей Исабель.

И мне дорога та беседа 
на фоне испанских зеркал –
с участием Серхи де Седа
филологов маленький бал –
что воздуха тёмного зала
и синего тинто, – на дне 
чернильницы или бокала, –
хватает для отклика мне.

Журчит ли «Овечий источник»,
мастиф ли ложится на стог,
но я, оживляя подстрочник,
запальчиво, будто игрок,
участвую в переизданье 
де Веги рифмованых книг,
что ранее на расстоянье
почтительном видеть привык.

И классику драматургии
как памятник слова ценя,
я всё же верстаю другие
ремарки – свидетельства дня,
где светит «Волшебное око»
сквозь тысячелетний квартал
где некто, с бокалом, с востока, –
напорист, как норд и нарвал,

где пальм веера и султаны
шуршат над солёной водой
и зеленоглазая Анна
вколдована в город седой...
Где длится в кофейне беседа
о столь многозвучных томах,
что кожею чует де Седа –
ночную теснину Толедо
и точного лезвия взмах...