И Геленджик зелёными глазами
глядит на розовеющий причал,
где чайки с крючковатыми носами
колючим южным голосом кричат.
И светят мелом сквозь инжира ветви
рассветные лачуги рыбаков,
вдыхая йод полупросохшей сети
с ячейками аттических веков.

Ясона ради, ясной были ради,
над вёслами восстав во весь росток,
мой здешний кореш, Шурик Андреади,
о чём-то помня, смотрит на восток.
Там солнце над горою разгорелось, 
как три тысячелетия назад,
когда Ясона молодость и смелость
вела корабль в Колхиду наугад,

и на исходе бури-панихиды,
с утра, вдоль бронзовеющей руки,
клевала та же глупая ставрида
на голые блестящие крюки…
За что же смят дубовой балкой кормчий,
кто вдоль золоторунных берегов
в удаче краткосрочных полномочий
провёл отважный парусник «Арго»? –

Не зря вчера под вечер, холодея,
вдруг стал насквозь зелёным солнца глаз,
как будто бы волшебница Медея
взметнула пас над Понтом ещё раз,
являя – всем изменам! – месть Колхиды,
возмездие, судьбу-ворожею…
Греби же, эллин! – Мимо Атлантиды
и Родоса косит косяк ставриды.
И лодку сносит в гиблую струю…