Чем хуже, тем лучше. И доктор давно прописал
нехитрое снадобье – огненный спиритус веры.
Глотнёшь и пойдёшь ночевать на московский вокзал,
на Курский, должно быть, где рядом – бомжи, инженеры,
цыгане-ромалы, в наркозе бенгальских очей,
томятся на лавках – в чаду и в дремоте тяжёлой…
Задуманным Божьим, бредёшь меж скамеек, ничей,
с крамолой за пазухой – ангельских дней маттиолой.

И всё ж, за родимою злобой фамильного дня,
за братом-цианом в объятьях сестрицы-цикуты –
найдите, последние из первородных, меня,
пока нас не смяли без слуха и голоса плуты!
Ромалы струну бередят, над тряпьём-багажом
тоскою о воле в предбрюшье души ударяя.
Пырнут, за потёртую рыжую шапку, ножом,
но голосом тёмным касаются просини рая.

А эта плечистая глухонемая страна
не выцедит доброго слова, не сладит ночлега.
Наварит сивухи, допьёт до мазутного дна
и выставит роту-засаду у дикого брега.
И, смеха заради, швырнёт ночевать на вокзал,
на драную лавку престольного града-вертепа.
«Чем хуже, тем лучше» – наследный геном приказал,
и кровопусканья, и переливания крови – нелепы…

Вот, разве что, выйдешь на улицу – девки поют!
Верней, что-то в воздухе веет из прошлого века,
когда по усадьбам хранили семейный уют
и медным орлом накрывали покойника веко.
Да, разве что, лекарь последней надежды вино
пипеткой накапав, прокашляет: «Затемно встаньте
и в долгую зиму смелей отворите окно,
чтоб вымыл вам очи арктический spiritus sancti…»