Притчи Борхеса, Хорхе Луиса, плошка риса, полчашки маиса. И чего тебе больше, бедняк? Разве склянку зелёного зелья? Так оно ведь давно не к веселью – то к депрессии, то аж никак.
Притчи Борхеса, мачо слепого, золотое кастильское слово, аргентинской травы серебро. Парацельса целебная роза... В жилах Цельсия – тридцать мороза на равнине, сломавшей ребро.
Здесь, в краю беззаконной развязки, где из лыка и марли повязки лешаку и лишенцу – к лицу, ляпну снега на рваную рану, в серый полдень пальну из нагана и на лыжах махну по Донцу...
Карки Цахеса, карлика злого, исклевали сердечное слово. Ворон рвёт огневую лису. Что осталось мне? Хлеба ковригу, стыд в глазах и о будущем книгу в конуру на ночь глядя несу.
Притчи Борхеса перечитаю. – Не витийствуя и не витая в эмпиреях, мудрец повторит, что Содом – некритический случай, если выжил в нём некто живучий – или праведник, или же лучше: грешник, но не утративший стыд...
|