|
|
Среда, 01.05.2024, 07:08 |
| Сергей Шелковый |
|
Тексты, аудио, видео
Наброски гоголианы
В семействе Гоголей, однако, прибавленье – под Рождество родился мальчик-гоголёк, что Николай Васильичем стать мог (отец-то был Василий от рожденья), но у четы родителей сомненье образовалось – номер не прошёл, и мальчика назвали Александром. Здесь, впрочем, струны шевелит Эол – ведь тоже имя в нашем литнаследье проверенное и не из плохих: то Пушкин-изумруд, то Грибоедов – алмаза персианского цена... А от себя добавлю, только на приватной почве – не для публикаций – что в годы, очень оны, у меня была подружка, тоже Александра, проворнейшая бестия, цветок с порочными и нежными губами. У девочки, в неполных двадцать два, росли два малыша мужского пола. Меньшой, от участкового мента, вслед за разводом забран был свекровью, а первенец при Сане возрастал.
В её глазах – не то чтобы блистал огонь, но что-то ровное светилось, не сгубленное жизнью на излом. Её, бесспорно, закалил детдом гуманного общественного строя... Что ж до цветков – на ум приходят трое: сурепка, повилики резвый вьюн и колокольчик – белый, голубой, сиреневый июня богомолец... Однако ж, я разбаялся, баюн, неуставной вчерашний комсомолец. – Прощай, теперь совсем уже прощай, искусница! Мне надо пить свой чай – об Александре Гоголе продолжить твоим транзитом прерванный рассказ мне следует. Я перечёл как раз творения его однофамильца – не родича, так точно земляка – «Портрет» и «Нос», «Заметки дурака», вернее, «Сумасшедшего записки»... И всё-таки о юной одалиске... Нет, нет! Канальство! Больше ни строки, ни слова больше о цветах июньских. Тем более, что Николай Васильич остерегался, как известно, роз, тревожно чуя оттоманским носом: розарий сплошь колючками порос... И оставлял шипы самим же розам.
Так вот, об Александре... Что сказать? Что, собственно, отметить? Ведь приятель ещё столь мал, что считанных зубов не хватит для надёжного укуса... А в сторону классических гробов скажу: искусство – преособый род искуса, уменье сплавить мускулинум лбов с чувствительностью женственного сердца. Тут, право, нужен, хоть на час, но Бог! Когда-то Александр Сергеич мог сие. Да новый век набухал перца во все свои подливы и супы. Ни уксуса не пожалел, ни соли... Сегодня в кухне слова поневоле над мерой той или иной крупы дежурит тень скептического носа, вдыхая запах едко-земляной и нашатырь болотный. Два вопроса, как дождь, висят над пишущей страной, читающей всё меньше: «Что поделать?» и «Кто, примерно, в смуте виноват?» –
Здесь в силах я лишь старый постулат припомнить: перемелется пшеница худых времён. И недорода рожь за нею на муку сгодится тож. – Для веры и неверье пригодится! Ну вот, почти и всё. Перекрещу пространство. Именитого младенца (купанья сцену в тексте опущу) домашние в махровом полотенце несут в молочноспелую кровать. Секунда есть – полслова подсказать: «Спи, милый». И последнее коленце: «Есть, братец, время – имя не проспать».
|
Категория: Парусник | Добавил: Seshel (14.10.2011)
|
Просмотров: 301
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|