Остановлюсь – шелковицей болгарской, 
щедротами пупырчатых плодов, 
осыпан я по-пловдивски, по-царски 
и к дежавю счастливому готов. 
Она черницей-дудой здесь зовётся – 
та ветка ягод, что среди двора, 
в мальчишестве моём, опять смеётся, 
жива, как всё, что было – там, вчера... 

Белей же, лиловей, черница-дуда! 
Играй, моя попутчица-дуда, – 
и здесь, у гор Родопских, и повсюду, 
где рдеют черепицей города. 
Июньский полдень солнцем переполнен, 
и полон Пловдив плодоносных чар. 
И долгий путь мой, что к исходу склонен, 
ведёт туда, где деньги и товар 

пред чем-то невесомым вес теряют, 
пред тем, чья суть – глубинней, и верней, 
пред искрой, что из антики играет 
цветною силой молодильных дней. 
Остановлюсь – вокруг старинный полис. 
Филиппов Пловдив на семи холмах – 
древней Афин и Рима. Притча-опись 
всё длится, всё алеет вязью повесть 
о срубленных драконьих головах…