По апрельской Пушкинской мальчишка 
носится на роликах в угаре. 
Ножку одуванчика мартышке 
в лапу дам – пронырливой Варваре. 
Пальцами-младенцами бандитка 
схватит жадно – так по-человечьи! – 
млечный цветик, зад почешет прытко 
и скакнёт к хозяину на плечи. 

Уличный фотограф, друг-знакомый, 
помнишь, той весною, с игуаной 
на плече, сновал ты? Здравствуй, гомо 
сапиенс, гомункул неустанный! 
За год сдохла игуана Инна, 
с ходу укатал её бардак наш. 
Вроде, и живучая скотина, 
а не одолела здешний шабаш. 

Пропадают здесь экзоты-звери, 
мы же, по привычке, выживая, 
вдоль завалов мусорных мистерий 
добредём, мой зверолюб, до мая. 
Не успеешь оглянуться, братец, – 
вспыхнет май сиренью нежно-горькой! 
Что там, ухватив тебя за палец, 
Варя тарахтит скороговоркой?