О, стеллажи из книг вдоль стен квартиры, заполонённой холодом пространства, огромной, перешедшей по наследству к точильщику пера и летописцу от пассажиров коммунальной лодки, заложников казённого ночлега – от прежних обитателей ковчега, ушедших друг за другом в лучший мир, – от душ, неусмирённых и доныне, витающих туманом по углам… За храм бумажный я немного дам, за хлам, великозвучный и блаженный, хоть и потратил на него полжизни, а то и больше – это, как считать… Дурная бесконечность книжных полок. – Кто в с ё читал! Как можно в с ё читать? Вот, верно, посмеялся бы Конфуций, сконфузившись во весь огромный рост. Но мой стеллаж, как ни был бы он прост, по факту – мудреца Кун Цзы повыше. Три метра вертикали ДСП, оклеенной охристо-светлой плёнкой – с намёком на орех или на клён, с аллюзией на древесину бука… Любовь слепа, опять глядит: а, ну-ка, что там на сотне скопидомских полок? Верней – не ошибёшься! – на двухстах подсвечниках часовни катакомбной, пропаще-бескорыстной, гибло-честной, навеки чуждой – модам и тусне?.. Что изнутри нас держит, что извне? По-прежнему ли в лампах фолиантов шуршат намёки-мотыльки Вселенной?
Что под вуалью пыли суверенной хранит фигурок-амулетов спам? Полвека отдал я, и вновь отдам за то, что вряд ли буквами опишешь… –
|