Углем, маслом, нитью узорочья золотом, растёртым на желтке, я опять Твои рисую очи в деревянном зимнем закутке. Мой чердак – скрипучее жилище, а Твоя, Мария, красота – хлеб душе, доподлинная пища для доски иконной и холста. И пускай бубнят, что я – волчина, битый молью бука и медведь...
Жизнь моя – весомая причина, чтоб опять в лицо Твоё глядеть. Пусть не жребий мне – остепениться, не судьба – нажить товарный вид. Подоконник мой не голубь-птица, ворон-ворог заполночь долбит. Но в морзянке клюва, в мёрзлой порче – мне слышней иные голоса. Вновь, Мария, в стыни зимней ночи, летние Твои рисуя очи, вижу Сына Твоего глаза...
|