Когда, засыпана листвою, хандрит под окнами «девятка»,
когда остатки ассигнаций гулёна-осень раздаёт,
я время мелкими глотками прихлёбываю горько-сладко,
пока солёный пёс тревоги улыбкой не смягчит свой рот.
Пойду, сниму аккумулятор, отдам Витьку для подзарядки.
Глядишь, и ржавая телега ещё, постскриптум, поскрипит.
И для истории болезни замечу коротко в тетрадке,
что я стихами – пьян под вечер, а прозой – спозаранку сыт.

По телевизору грызутся славянофилы, люди-братья,
клеймя друг друга, заклиная – отдать последние долги.
Джон-фермер тыкве полутонной любовные раскрыл объятья,
и под чалмой скрипят зубами чернобородые враги…
Спущусь, проверю всю проводку моей помятой колымаги.
Как абсолютно длинноноги в условных юбках визави!
Как разгулялась нынче осень! – Какие ценные бумаги
швыряют клёны и каштаны, банкиры капищ на крови!