Брызни в небо просинью и волей,
хлынь на берег сильным молоком!
Ива, словно ангел на виоле,
оживляет ноту над песком.
Меж травинок ящерка струится,
дрёма-dreem, смарагдовый дракон.
Всё, что с нами обещает сбыться,
гомонит, высвечивает лица,
камышом шуршит со всех сторон.

Колыбель-ладью колышут плавно
хвост русалки и наяды грудь.
И ни зенкам лешего, ни фавна –
лилий-лодок с русла не столкнуть.
А когда на берег сыплет осень
весь багрец погибели своей,
вслед седмице – длятся новых восемь,
восемь млечных материнских дней.

Пусть не я наплывом угадаю,
но и в злом пространстве не унять
ноту, на которой «баю-баю»,
заклиная, плёсом пеленая,
лепетала над младенцем мать.
Так и помню – гибко и атласно
надо мной стелила невода.
Уплывала тоже не напрасно.
До родной-речной ресницы, ясно,
до чешуйки помню. Навсегда.