Своей самоубийственной тропе
сны Цезаря тождественны и кровны.
Как одиноко и темно в толпе,
где пахнут жертвой пастыри и овны!
Как трудно и молчать, и слыть, и быть, 
когда нас трое или даже двое...
Я отроду не в силах был любить
щербатый рот народного героя!

Когда не лезет в горло зла ломоть
и тянут жилы капищ песнопенья,
ужели Ты, всевидящий Господь,
мне жалуешь постыдное терпенье?
Зачем опять живой души зола
задабривает глинистый мой разум?
Какая жизнь линяла и ползла,
свивалась в полукольца пол-узла,
не взвившись плетью огненной ни разу!