Капни, сестра, на зубок мне прованского масла – выпил я тёмного, пару стаканов, вина. То, чем сиял Авиньон, и теперь не угасло: белого папского камня крутая волна.
Правду сказать, я провинций упрямый поклонник. Шлюхи в столицах – намного дороже и злей. Хной виноградников Арля окрашен мой кровник, охра и крон понабились под ногти с полей.
Братец Винцент мой, затюканный и одноухий! Не до художника миру, и в трезвом миру – что в Авиньоне, что в Арле – надёжней под мухой, лёгкой, идти, отвергая любую игру,
кроме игры колеров или звуков и пауз, кроме того, что ни франка не стоит, ни су. Рядом, у моря, – забросивший камбалу в камбуз,- cнастью Марсель шелестит на ветру, на весу.
Белого папского замка крутая громада! Всё же тебя, Авиньон, оживлю средь зимы, ибо Марселя, бандюжно-биндюжного града, в редком порту не найду я огни и дымы…
Капни, сестра, на язык мне оливковой сласти. Как бы Прованс не любил я, Тавриды жилец? Эти края средиземноприморского счастья Фебос родил, многодетный понтифик-отец!
Было бы странно к старинной любви не склониться и не хлебнуть под платаном – над Роной-рекой… Встреча, не первая, эта двоится, троится… Капни на губы мне капельку крови, сестрица, смуглая дева с походкой знакомой такой…
|