Снова май, переплеск светотени,
дрожь лица на овале стола,
снова влажные ветви сирени
над индиговой гранью стекла.
В старой вазе – прабабкины слёзы,
труд алтынный, фамильная честь…
Всех помянутых в майские грозы,
всех, окликнутых Пасхой, – не счесть.

Мокрый куст перед храмом клубится
и качает сирень головой. –
Чьи ж над куполом грезятся лица,
в свежей сини с лиловой каймой?
Чью записку, в три строчки, читает
по старинке гранёный кристалл?
И витает виденье, не тает.
И никто ещё не умирал…