Предместье Рима, своды акведука, 
торжественная подлинность аркад – 
центурионов и рабов порука, 
изгибы арок, полукруги лука, 
бегущие вдоль поезда назад – 
к Неаполю, оплоту двух Сицилий... 
Как явно сквозь декабрь, сквозь муть его, 
алеют плавники живых пецилий 
и краснопёрок сердца моего! 

К Везувию, к феерии залива, 
на юг Тирренский – выгнут акведук. 
Возлюбленное с юношества чтиво 
раскрыто взмахом белых арок-рук. 
И как мне не ласкать скользящих ало 
сквозь эти окна яркопёрых рыб? 
Не нас ли жизнь под жабры подсекала, 
брала и на разрыв, и на изгиб? 

И кажется, что путь вдоль акведука 
в слиянии с воздушною струёй – 
не просто одоления наука, 
но некий неизбежный жребий мой: 
вдруг ощутить, что здешний необманный 
прищур столетий и зрачок аркад – 
не столько римский, сколько кровно-странный, 
летящий вдоль Днепра, Софии взгляд...