Пушкин, Библия, Данте в тисненье, 
Шекспир, Достоевский ­– 
вот весь скарб, что возила с собою 
Ахматова Анна. 
Как по-бабьи бы ни причитала, 
по-царски, по-детски – 
в целом молвлено о шестикрылии 
духа и сана. 

Отразятся в стекле, 
уходя по английскому чину: 
Гумилёв, Мандельштам и опять 
Гумилёв – каторжанин: 
И родня по-над Горенко сгорбится – 
горе, кручина, 
как склонялся над звонким арапом 
охрипший Державин. 

К ним из списков расстрельных, 
кто ряда не выдал живого: 
«Пушкин, Библия, Данте…» и далее – 
там же, по тексту, 
вдоль того же пунктира 
блаженное тянется слово – 
гробовой поцелуй Магдалины, 
Господней невесты…
 
Речь идёт о бессмертии света. 
Ведь непокаянно 
зверем-цезарем взыскан 
кровящий доныне динарий. 
Пушкин, Данте, 
всея бездорожия русского Анна, 
Гумилёв убиенный и Лев, 
рудников пассьонарий...