Гоблин, вытканный на гобелене,
дышит грудью, совсем как живой,
но и Гамлет верней, чем на сцене,
держит облако над головой.
Голубь, нить прислюнив к гобелену,
упорхнёт и вернётся назад
в день, когда я, глотая измену,
извлеку кристаллический яд

из-за дверцы в скрипучем буфете…
Как сберёг я вещественность душ –
в рамках ткани сюжетные эти, 
дуб резной и в проплешинах плюш?
Сам сберёг, ибо знал, что в осадке
будет мало, почти ничего – 
бледно-синих кристаллов остатки,
гобеленовых грешниц повадки
с эпилогом аббата Прево,

ярко-рыжие венчики лилий,
стебли длинные, ткущие зной,
и лишённых покоя фамилий
подземельный сквозняк вороной…
Но с утра – в прежней паре олени
там, в незыблемой комнате той,
где рогач, опустясь на колени, 
воду пьёт, где охранные тени
на семейном сошлись гобелене,
где весь воздух – навек золотой...