Стамбул, Стамбул! Неистребимый дух 
Леванта и «великого кочевья». 
Июнь горяч. Но влажен, но не сух 
босфорский бриз, дыханье предвечерья. 
Над бухтой загорается закат, 
над Золотым пурпуроцветным Рогом. 
Уходит день – никто не виноват 
что трудно думать о большом, о многом. 

И опустив небес багряный флаг, 
Аллах уводит в Забосфорье тучи. 
Да будет ночь. Да длится время так, 
как выверил в Коране слог текучий. 
А на рассвете муэдзина зов 
от минарета Лалели-мечети 
да полетит над Понтом за Азов, 
туда, где мы, Мария, снова дети – 

всё те же, что и много лет назад, 
тропинкой между речкою и стогом 
вбегающие в первородный сад 
и вторящие счастью – слог за слогом. 
Мы – здесь и там. И ныне, и всегда 
по светлякам тропу отыщем к дому, 
дабы, прочтя двойное «нет» как «да», 
опять уйти к чужому окоёму. 

К чужому ли? Ведь звёзды всюду – те ж, 
как век назад анатолийцем спето. 
И я, пока мне не прогрызли плешь, 
останусь всюду преданным рассвету. 
И в гуле Истанбула, видит Бог, 
я чувствую себя под маком фески – 
под кайфом: жив и сам я между строк, 
и пережили всё Софии фрески. 

Брат именам: Мария, Мириам, 
сапфир-Босфор и изумруд Корана, 
вновь присягну не черепкам-словам, 
но амфорам, поющим первозданно. 
И в Мармару столетий погрузясь, 
над жёлтым камнем задержав дыханье, 
прочту багрянородных смыслов вязь – 
любовь, преодоление страданья. 

Царь городов ли, город ли царей – 
слоится образ древнего Византа. 
Константинополь, в чёрном иерей, 
не в силах защитить своей константы. 
И вот сияет солнцем султанат, 
чей ятаган алмазный столь бесстрашен, 
что всё ясней: никто не виноват 
в проломах стен и в обрушеньях башен... 

Смиряет Смирну Мустафа Кемаль, 
и чайки над Тюльпанною мечетью 
кричат. И знать не знают про печаль 
глазастые коричневые дети... 
Брожу – и всё искрит шайтан-базар, 
бессмертная религия Стамбула. 
А сад-розарий свой струит нектар: 
Хюррем-ханым, Мария, Мариула. 

Отдать ли за босфорские глаза 
Кара-Дениз и Геллеспонт впридачу? 
Кальян курится – грёза-бирюза 
за каждым вдохом светит всё иначе... 
Но согласись, Мария: день за днём – 
наплывы волн, арпеджо струн на арфе, 
а вдоль Босфора мы туда плывём, 
где вечен дом наш, Млечен окоём, 
к смиреннице, склонённой над огнём, 
к сестре с инстинктом материнским - 
к Марфе...