Когда и сам Вольтер стихи писал, 
морщинистый, синильно-кислый, едкий, 
Господь простит нам, брат, базар-вокзал – 
наш суп из топора и табуретки, 
где ловится, средь щепок, жизни суть, 
когда её подденешь ловкой ложкой, 
добавив соли с перцем по чуть-чуть, 
а также сдобрив силикатной крошкой 

зыбучий супчик, варево времён, 
родимый харч, фамильную отраву... 
Всё крепнет «вечный погребальный звон» 
в ушах моих – по праву и во славу. 
Кто здесь, в Содоме, не клепал стихов, – 
абрек Сосо, арап голубоглазый, – 
иллюзий искупления грехов 
не оправдав, похоже, ни полраза? 

Везде измена, драгоценный брат, – 
во мне, седом, в тебе, молодцеватом. 
Весь синий от тату, дегенерат 
опять кувалдой расщепляет атом. 
Повсюду сети, добрый мой поэт. 
Гляди – и ты меня сегодня кинул. 
Добро, что не сужу, что шлю привет 
с индифферентным ароматом примул. 

А что до снов, в которых вновь сирень 
благоухает юной волей мая, 
то, право, и она на пятый день 
предаст, увянет, спешно умирая. 
И вот взгляну в глаза тебе – понять, 
где Бог, где твой порог, и скоро ль сгину 
в краю, где каждый – Каин или тать, 
где пьёт отвека деспот «исполать» 
над суицидом и Отца, и Сына...