От души хрустит предзимье злым ледком,
пахнет стужа роттердамским табаком.
И «Летучего голландца» паруса
брезжут солью сквозь безвременья глаза.
А пространство веет дымом с островов,
бормотаньем пожирателей голов:
«Тумба-юмба, ёпсель-мопсель, вот те крест –
тот, кто съеден, тот тебя уже не съест!
Он, подрезавший копьём тебя под дых,
очень мягок будет к ужину и тих...»

А над степью самоед гудит напев –
Каин под сорокоградусный сугрев,
цепкозубый, ватно-серый, как партком,
хрящик хрупает над братом-простаком.
Десять басен отрыгнувший индивид,
чьей он косточкой височною хрустит?
То моей, с утра, то, к вечеру, твоей,
бог куриный, царь пропащих голубей!

Целлофаном предрассветный брызжет лёд,
время смёрзлось, изогнулось, но идёт.
Только мерин, старомодный и седой,
с гривой сивой, с задубевшею уздой,
в чернозёмной борозде увязнув, встал, -
седока вморозил в синий виртуал,
где с экрана резво множит стыд и спам
на резиновом ходу герой Ван Дам...