Калашник, Стечкин и Емеля с печки
готовы в темноту с двух рук палить.
Но мальчик-с-пальчик к захудалой речке
опять приходит – «уточек кормить».
Он дёргает за край одежды маму,
которой чуть побольше двадцати...
Безумец-ум гнетёт кардиограмму
и хочет напрочь душу извести.

Но мы с тобой останемся при детских,
при утренних пристрастиях своих,
при всех сердечных наших цацках-пецках,
пока небесный стих совсем не стих.
Пока не подвезли сполна патроны
не помнящему страха «калашу»,
по серой речке селезень зелёный, –
живою тварью, радугой, иконой, –
плывёт, искрясь, навстречу мальчишу...