В пять часов – ни души, ни бродячей собаки 
в темноте тридцать первого декабря. 
Ясно-зимний Гурзуф чуть звенит во мраке, 
золотые глазища за так даря. 

В каждой лавке кусок – кусает однако, 
шкуру с позднего путника всласть дерут. 
Лишь зрачок огня во вселенстве мрака – 
и цветок на грудь, и значок за труд. 

В зимнем воздухе угольный выдох дыма. – 
Так полвека назад из белёной печи, 
от забот твоих, милая, неопалимо 
обещали румянцем цвести калачи. 

Сквозь пространство и запах приходит, и привкус – 
полнотой возвращенья утрат щемит. 
Ясно-зимний Гурзуф – самоцвет на вынос, 
самопал, воссиявший от искры быт...