Кохання – в кухне ль, в поезде, в лесу –
оно и есть, пусть хоть в степи, кохання.
Я крест свой недомыслия несу,
и ты свой куль. И всяк в своём обмане
влачит по кочкам и ухабам дни.
Жизнь под откос идёт, дичает поле.
Но дни кохання… Видит Бог, они
даруют высший смысл земной юдоли.

Не беспокой, мой друг, Петрарки сон. –
Я знал и Беатриче, и Лауру.
Как солнце всходит, так пиит влюблён
и сердцем умным ловит пулю-дуру
летучую – себе ли на беду,
педанту ли на страх иль курам на смех…
Я сам с раскладом давним не в ладу,
где стих мой молодой клянётся наспех

кому-то в чём-то… Вовсе не спешу
я возвращаться в пгт Рыжово,
чужих оград приветствовать паршу,
чужой черешней любоваться снова…
Не окликай и ты меня, разлёт
лихих бровей, и вы, ресниц фантомы!
Мальчишества стрекозий самолёт
уткнулся лбом в траву аэродрома…

Отнюдь мне электричка – не сестра,
не брат – посёлок типа городского.
И юность та мне не мила – остра
занозиста любви её полова.
А всё ж кохання – в тамбуре, в саду –
на свой напев, на свой живой обычай
я с мёртвых языков переведу,
со слов невнятных в путаном году,
с очей-черешен поселковой Биче.