И.
А помнишь – в первый раз мы были в Херсонесе? Не так уж и давно… Всего-то тридцать лет скользнули в небеса, сквознули в редколесье, по зимним желобам скрипя, сошли на нет.
Недавно и давно… Ещё все живы были – твои отец и мать. Мои. И все тогда друг друга, как могли – без пафоса – любили. И каждый нёс свой фунт подспудного стыда.
Артель «Напрасный труд» благоухала резко одеколоном «Шипр», копеечной едой. И длинной речь была про куцые обрезки под ряженной в кумач прожорливой звездой…
Но помнишь, как тогда над почвой-пеплом мыса пружинила твоя июльская стопа? Треть века унеслось, но цвет не изменился – бела над синевой античная тропа.
Треть века истекло, но звук остался прежним. Средь греческих руин алеет алыча. Остался тем же зов – невыдуманно-нежным, легчайшим, как загар любимого плеча.
|