«между небом и тобой»
Автор: Сергей Шелковый
/seshel.ucoz.ru/
Поэт Геннадий Семенченко – лирик по
всему своему внутреннему строю, по живому и естественному дыханию. Лиричен он и
на вдохе – в восприятии всего несметного разнообразия жизненных импульсов,
лириком остаётся и на выдохе – в своём личностном отклике, в выборе звуков и
слов, интонаций и образов собственного поэтического высказывания. И эта
неизменная пульсация открытого и почти всегда устремлённого ввысь лирического
чувства ощутима едва ли не в каждом стихотворении книги, названной органично и
точно: «На стороне любви»:
Опять люблю
Раскольно, как во сне,
До тени, в такт живущей на стене,
До жилки, голубеющей к утру –
Господь создал великую игру!
Порой теряя привязь или связь,
Последний раз душе своей дивясь,
Я продышу на сердце у тебя
Окошко в рай…
Вот оно, данное в последних двух строчках цитаты, определение
основной сути человеческого и творческого дыхания, и, пожалуй,
афористически-точное отражение главной цели собственного пути поэта-лирика:
продышать на сердце у любимой окошко в рай… Здесь же
озвучены и два ключевых понятия всей книги – любовь притягательно-земная и
любовь как ипостась небес, ипостась мировидения.
Если говорить о системе художественных средств Геннадия Семенченко, то, прежде всего, обращает на себя внимание
лаконизм, лапидарность, сдержанность его слога и вместе с тем ударная прицельность его поэтических образов.
Существует поэтика речистости, щедрословия, словно бы создающая некий насыщенный раствор
метафор, иных образов, интонаций и смысловых связок. Это стихи, которые словно
бы априори нацеливают читателя на извлечение своего собственного зерна
кристаллизации, своего личного итога художественного восприятия. Поэтика
Геннадия Семенченко иная – в ней работа образной и
смысловой кристаллизации совершается по преимуществу самим автором. Итог его
стихотворений предстаёт в виде чеканной, афористически выверенной максимы,
реализуемой чаще всего в завершающем катрене или в финальных строках, и
все-таки оставляющей заинтересованному читателю поле для раздумий.
В этом тяготении Г. Семенченко к чёткому
и взвешенному образно-смысловому удару в финале лирического произведения
откликается, как мне кажется, не только его умудрённость годами опыта, но также
истоки его инженерно-технического образования. Откликается та высшая школа
строгости и ответственности мыслительной системы и общего творческого
мировидения, которая вызревала в лонах точных наук, в лонах благородно-честных
логических связей.
И здесь я уже не только как читатель ощущаю важные точки
соприкосновения с поэтом Геннадием Семенченко, но и
как дважды его коллега, объединивший на известном временном этапе в собственных
трудах обе пресловутые ипостаси – «физика» и «лирика», технаря и «снегиря». Да
попросту не могли весенние и воистину симфонические разливы бескрайней зелени
Лесопарка на самых подступах к ХАИ – к Аэро-космическому
университету Жуковского – не вырастить из студента-авиатора Геннадия Семенченко поэта-лирика. Не могли не передать тепла и
открытости его поэтической интонации.
Вспоминается немало примеров плодотворного взаимодействия
любомудрия-логоса и живой непосредственной эмоции в творчестве самых
значительных русских поэтов. Так отголоски лет и усилий, отданных физико-математическому образованию, нередко слышны в стихах Велимира Хлебникова и Валерия Брюсова. По-разному, но каждый со
своим собственным, глубинным и азартным, интересом к научному постижению мира,
обращались к этой теме, вернее, к этой необъятной стороне человеко-бытия,
Николай Заболоцкий – глядя «сквозь волшебный прибор Левенгука»,
Арсений Тарковский, склоняясь над звёздным атласом с искомой альфой Ориона.
Не удержусь от того, чтобы не обратиться ещё к одному, уже
современному, примеру этого двуединства творческой
личности – неслучайного, определяемого глубинными причинами, и, по-видимому,
нарастающего с течением времени. Проникновеннейший
поэт-лирик нашего времени Бахыт Кенжеев
– тоже, ни много, ни мало, является выпускником химического факультета того
самого Московского университета, который носит имя славного учёного мужа и
изрядного стихотворца Михайлы Васильевича Ломоносова.
Думаю, что взаимодействие двух равно значительных векторов взгляда
на мир и соответственно двух потоков его творческого отражения придаёт
многомерность и объёмность поэтической системе Г. Семенченко.
И не случайно в его лирическом стихотворении может появиться рифмовка
«геологического мезозоя» с «подмигивающей поэту звездой». И всё же, сколь бы
сложными и углублёнными ни были процессы миропонимания, на переднем камертонном
плане стихотворений у Г. Семенченко неизменно
появляется импульс искренности и человеческой теплоты, импульс того всесильного
чувства, имя которого вынесено автором в заголовок книги:
Ты научила,
Женщина меня
Уголья слов брать прямо из огня.
И, обжигаясь, я прошу с тех пор:
– Не погаси единственный
костёр!
Я без него, наверно, проживу,
Топтать асфальты буду и траву,
Но что, как школьник
На доске мелком,
Я напишу
Холодным угольком?
Ещё одной обаятельной чертой поэзии Геннадия Семенченко
является столкновение-единение в ней двух возрастов, двух времён жизни, активно
связанных в той или иной мере в психологии каждого человека. Но в поэте это
сретение вряд ли лёгкого и благостного времени «благоухания седин» (по
выражению Зинаиды Гиппиус) и минувших лет и зим молодой силы, – незабываемых и,
скорее, лишь набирающих новое послесвечение, происходит на ином энергетическом
уровне: с высечением особенных искр и нот, аккордов и образов.
И не только «этой мятою примятою память
выстелю свою» ностальгически произнесёт поэт на пороге энного десятилетия своих
обретений и утрат. И не только удивится сновидению, оживляющему прошлое:
Я в этом сне
Себя не узнавал.
Где седина? Откуда эта свежесть?
Но, конечно же, и наяву, заново, с неубывающей молодой страстью
повторит снова и снова свою заветную песню о главном:
То ль рядочком, то ли клином
Для тебя свяжу слова.
Станешь пухом тополиным –
Закружится голова,
Как от хворости кессонной…
Разлетятся воробьи.
Станем оба невесомы
На задворинке любви.
Там, где строчки, прирастая,
Щебеча наперебой,
Пролетают птичьей стаей
Между небом
И тобой.
Теплота, открытость и душевность, искренность и страсть любовной
лирики Геннадия Семенченко дорогого стоят. Заметно,
что, доверяясь основной несущей волне своего стиха, его непосредственной
органической пульсации, он не стремится, – и, наверное, стратегически
обоснованно, – к усложнению лексической и образной систем текстов, к поиску и
изыску ярко-ударных метафор. При этом, однако же, незаурядная зоркость его
поэтического взгляда зачастую рождает притягательные и запоминающиеся,
живорождённые и предметно-ощутимые поэтические тропы:
Опустила ветви ива
Прямо с неба на меня…
Ночной листок, скользнувший по стеклу.
Две сцепленных серёжки
На полу…
Где яблони, сплетя вигвам,
Дорогу заступили нам…
Краешек неба
До подбородка
Ближе к утру
Натяну…
Или вот ещё – вступительный катрен, о человеческом
и о небесном, с высотным философским выходом на полноте и естественности
дыхания:
Так тихо,
Будто бы пуста
Вселенной выпитая чаша.
И по теченью лодка наша
Плывёт, как музыка с листа…
При всём неисчислимом многообразии старых и новых, возникающих и
отлетающих стихотворческих пластик, при всём том, что едва ли не каждое
наплывающее десятилетие спешит объявить себя веком, живущим исключительно
новыми ритмами, поэзия открытого человеческого чувства всегда находила и будет находить своего верного и благодарного
читателя. Воздухом этой поэзии несомненно дышат и
стихи Геннадия Семенченко, его полные истинного
лиризма песни о главном. Песни, зачинаемые под сине-молодым с густо-облачной
проседью небом, заветные слова, родящиеся «на стороне любви».