«блаженны чистые сердцем»
(о книге стихотворений Ольги
Бондаренко «Зелёный дождь»)
Автор: Сергей Шелковый
/seshel.ucoz.ru/
Чистосердечность – наверное, самая впечатляющая примета стихов
Ольги Бондаренко. Её поэтическая душевная открытость сродни речистому
наречию «настежь», сродни распахнутости окна наружу
во всю его ширь. Страсть и доверчивость угадываются одновременно в движении
этого распаха – во вторжении жизнелюбия то в солнечно-многолиственное, то в мятежно-ливневое
пространство внешнего мира. Это сходство-родство усиливается, когда свежесть
встречного воздушного потока удается сохранить в словесной ипостаси:
О чём ты так неугомонно
И так неистово поёшь,
Мой необузданный, зелёный,
Летящий отовсюду дождь?
Вопрошание, выдыхаемое навстречу летнему ливню, не может не быть в
то же время и вопросом поэта к себе: о чём свои собственные пения-дожди? О чём
звуки и слова собственных молитв и заговоров? И ещё прямей и взыскательней:
зачем и для чего длится это, не вполне от мира сего, поэтическое звучание?
При всей жёсткости и болезненности вопроса «зачем?» сама суть его
вторична. На первый план в самовзыскующем ряду
художника раньше или позже выходит вопрос «почему?» Почему поэтический голос,
посмевший открыться однажды в целомудрии одиночества, способен не прерываться
порою десятилетиями – вопреки то равнодушию, то явному пренебрежению едва ли не
всего мира?
Ответ, точнее центральная и важнейшая часть ответа, состоит и в
этом случае, конечно же, в присутствии веры.
Вера художника, то есть человека, наделённого полновластным
зрением и слухом, – вера в бытие, осенённое высшим духовным началом, – безмерна
и всеупорна по определению. Вере же его звука и
слова, его грифельной линии или кистевого мазка в свою назначенность
и данность достанет, сказано, и размеров горчичного зерна.
Достанет, дабы вынести своё странное и трудное предназначение до
незнаемого рубежа – в бунте или кротости, в смирении или протесте – кому как на
роду написано. «Хватит душе словаря и трёх ягод из сада...»
Хватит, чтобы «претерпеть до конца» и не отдать за миску
чечевичного хлёбова своего первородства – да, личностного, неповторимого, но и
не одному только носителю первородства подаренного. Чтобы не предать той самой
ценности, которая привнесена в мир не только ради одного дарохранителя.
Вот сильное – и парадоксальное, и обнадёживающее – обстоятельство
в этой коллизии, когда и защитить, и утвердить духовный дар суждено по
преимуществу в одиночку, сплошь и рядом – не благодаря,
но вопреки времени и современникам.
Тысячелетия для Бога –
Всего лишь миг!
Он судит нас не слишком строго –
Он к нам привык...
И для Него поступки наши
Порой смешны,
Но Он не зря роняет чаши.
И дарит сны.
Похоже на то, что Ольга Бондаренко почти полвека тихо и упорно не
уставала верить в своём стихе исходному для неё благословению свыше. И стало быть, по её вере, это благое Слово не могло её
собственных слов не коснуться. Очевидно и то, что своими тесными земными путями
и одновременно своими «воздушными коридорами» ей – существу хрупкому, всегда
житейски неустроенному – удалось пройти сполна.
Критических суждений о своих стихах ей
пришлось выслушать немало – и от литрецензентов из
«непробиваемых» советских печатных изданий, и от тех, кто обретался, рядом, на
библиотечных (четыре с половиной десятка лет О. Бондаренко отдала работе в
научной библиотеке им. Короленко) и литературных
стезях.
Спору нет, реальные основания для таких упрёков существовали.
Однако, уже сама интонация её поэтического письма – подчёркнуто-личностная,
камерная, интимная, – уже само движение эмоции и раздумья стиха не по
«социальным» горизонтальным плоскостям, но по метафизической вертикали делали
её подборки принципиально непроходимыми в каких-либо редакциях:
В ряду последнем я была.
Меня нигде не замечали.
И умирали два крыла
От нерассказанной печали.
Скопидомские, по одному-два
стихотворения, публикации в харьковских газетах, да пара катренов, вошедших в
сборник «Майдан поэзии», – вот всё, чем родной город, стоящий на берегах
славных рек Лопань и Нетечь
(«хоть лопни, а не потечёт»), откликнулся за почти полвека литературной жизни
О. Бондаренко на её страстность и искренность:
Я пришла рассказать сокровенное.
Отзовитесь, не будьте мертвы!..
Благородную работу по сохранению обширного наследия Ольги
Бондаренко совершила, уже двенадцать лет спустя после ухода поэта из жизни, её коллега, сотрудница отдела редких
изданий и рукописей библиотеки им. Короленко, Софья Шоломова.
Сборник «И живёт моя частица в светлой книге бытия» (X., 2003), включающий
около двух сотен стихотворений О. Бондаренко и три статьи составителя о её творчестве, вышел в свет в количестве пяти
экземпляров.
Наиболее объёмная прижизненная публикация О. Бондаренко (12
стихотворений) состоялась в
В
Редкий личностно-человеческий дар Ольги Бондаренко определяет и
несомненные достоинства её стихов. Сверхлаконичная
ответная телеграмма Ахматовой 60-го года – лишь одно частное этому
свидетельство.
Благородство, искренность и открытость взгляда О. Бондаренко на
мир, жизнелюбие и полнота вдоха не теряются при переходе к выдоху – к простому
и ясному, без какого-либо нарочитого изыска, стиху. Она в полной мере наделена
тем самым «вечным детством», которое столь благодатно для поэта в его
собственных координатах и почти всегда губительно для него в роли участника
лукавых игрищ «взрослых людей». Потому так органично звучат в общем контексте
простосердечия, смирения и слова горечи, и слова выстраданной умудрённости:
Так и будет,
Как от века повелось.
Кто-то любит,
Кто-то губит,
Кто-то – гость...
Лексическая и образная система стихов О. Бондаренко – традиционна.
Порою перебор таких «рабочих» определений, как «душа»,
«сердце», «небеса», «лучи», становится очевидным. Однако подлинность
движения поэтической эмоции способна и на основе, казалось бы, простейших
средств создать неожиданно сильный и значительный образ:
Кажется – ты перебрался
В самое сердце небес...
Вот в этом «сердце небес» угадывается и некое новое,
ощутимо-фактурное наполнение, и нечто словно бы отобранное самим временем,
фольклорно-эпическое.
Неброскость
технического арсенала стиха почти априорно выводит тексты О. Бондаренко за
рамки «современного литературного процесса» (по словам одного из более или
менее доброжелательных к ней московских рецензентов, поэта А. Парщикова). Однако её вера и верность, её непридуманное бытие в добре, её, наконец, пожизненная
преданность не букве, но духу поэзии – удивительным образом награждают многие
из её восьмистиший качеством высокой простоты.
При этом глубина и многомерность образа проявляются всегда
ненарочито, без аффектации и чаще всего словно бы исподволь. Ну, вот, например,
разве не опять же полнообъёмный, теперь уже зимний,
аналог того самого – «зелёного, летящего отовсюду дождя»?
А снег летит со всех сторон,
Навстречу вымершему саду...
И та же мятежность, тот же взгляд одновременно чуть ли не с
противоположных сторожевых башен – в оценке собственных земных деяний. От почти
отчаяния и самооговора:
Я считала себя настоящей.
Но ошиблась, ошиблась я зло...
до
обретения зрения как будто бы более высокополётного,
более широкого и едва ли не беспечального:
Ни один не уходит бесследно,
Ни один. Ни один, ни один.
«Я готова к любым поворотам» – пишет Ольга Бондаренко в одном из
поздних стихотворений. Важнейшие повороты человеческого бытия – цикличны и повторимы, жизнь за жизнью, век за веком.
«Блаженны чистые сердцем, ибо они наследуют Царствие небесное...»
И у того же ангелохранимого летописца («Со львом
крылатым Марк и с ангелом – Матфей...») нетрудно отыскать свидетельства о
второй стороне правды: земные царства-государства наследуются совсем другими
существами – лживыми и жестокими, изворотливыми и своекорыстными. Так – повсюду
и во все времена. Так до Нового Завета, и после него. Но и в этом неизменном
раскладе реалий различается сквозь пелену сожаления всевластный промысел
Господний.
Ибо Он, премудрый промышленник, всегда догадывается и чаще всего
знает, что творит. Он Сам и создал, и не устаёт
повторять краткие ключевые слова: «Аве» утреннее и «Аминь-амен»
вечернее.
Истинно и свидетельство о Сыне Человеческом евангелиста Луки:
«Думаете ли вы, что Я пришёл дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение»
(Лука, 12. 51). В этом земном мире, разделённом, и сегодня, может быть, всё
более разделяющемся, стихи Ольги Бондаренко неизменно остаются на стороне
«сердца небес», на стороне добра и гармонии.
2007
Вот несколько стихотворений О. Бондаренко из этой первой, и пока
единственной, посмертной книги поэта:
* * *
Догнать. Вернуть.
Бежать по следу.
Убить разлуку, как врага.
А после – праздновать победу,
Как празднует весну тайга.
Совсем не задавать вопросов
И не заглядывать вперёд,
А просто ринуться с откоса
Туда, куда судьба зовёт.
И за одно дыханье рядом
Совсем легко полезть в петлю.
Вступить в единоборство с адом.
Вот так, я, Господи, люблю!
1959
* * *
Когда мы любим, помним, ждём,
Нас так тревожат отклоненья!
Забыл число? Ошибся днём?
Душа опять полна смятенья,
Как беззащитная листва,
Которую уносит осень,
Так вдруг теряются слова.
И ни о чём уже не просим.
Мир сразу блекнет. Мир погас.
(Лишь память отмечает даты).
Ничто уже не ранит нас,
Как только этот страх утраты.
1959
* * *
Всё обнажилось. Даже листья
Умчались прочь.
Осенний день быстрей, чем выстрел,
Но длится ночь.
Она громадна, как пустыня,
И так черна!
Всё унесёт и опрокинет
Её волна.
Среди бесчисленных бессонниц
Спасенья нет.
Белеет только подоконник,
Далёк рассвет.
* * *
Незаметно вечер крался,
Звёзды чуть видны.
И таинственно рождался
Ноготок луны.
И апрель ладонью нежной
Трогал каждый куст.
И будил в душе мятежной
Все оттенки чувств.
1960-е
* * *
Нить Ариадны: чудо слов.
Приют отсрочки.
Мне кажется – отдам всю жизнь
За тайну строчки.
Мне кажется, что в ней – весь свет
Среди запрета,
Мне кажется, что истин нет,
Важней, чем эта.
* * *
За добрые слова
Я всё простить готова!
Да, я всегда жила,
И верю – в святость слова!
И я смотрю на вас
Сквозь светлые ресницы.
И в самый тёмный час
Мне ваше сердце снится.
1983
* * *
Когда сиреневый восход
В окно глухое постучится,
Я угадаю наперёд
Всё, что со мной должно случиться.
Я неожиданно пойму
Слова, дарованные свыше.
И сразу вспомню – почему
Они порой звучат всё тише.
1984
* * *
Господи! Где тот покой,
Как мне его доискаться?
Сердце бежит за строкой
И обретает богатство.
Может быть, в этом и есть
Высшее предназначенье?
И высочайшая честь –
Слово спасти от забвенья.
1985
* * *
Боюсь прослыть банкротом,
Всё потерявшим вдруг.
И мелочным заботам
Не отдаю досуг.
И жду вторые сутки
Покоя и тепла,
Боясь пустой минуты,
Которая пришла.
1985
* * *
Девятнадцатый век догорел,
А теперь догорает – двадцатый!
О, какое скопление дел,
О, какие печальные даты!
Нет возможности просто дышать.
Или действовать без проволочек.
Наполняется только тетрадь –
Колдовством неожиданных строчек.
1986
* * *
Здесь душа посты расставила,
Чтоб не ринуться под нож.
Всюду – ярмарка тщеславия,
И её не обойдешь.
Для чего стремиться к почестям?
Поднимать такой галдёж?
Нам ведь каждому пророчили:
Что посеешь, то пожнешь...
1986
* * *
Струились ветки, словно змеи,
Чернея в пламенном лесу.
Ах, почему я не умею
К вам донести свою красу.
И всё расплескиваю даром,
Напрасно пробуя сберечь.
Но полыхнет живым пожаром
Моя беспомощная речь...
1986